Информация о Персонаже
Фамилия, имя Кличка | Прозвища:
Chang | Чанг  Просто Чанг. Сокращений не претерпевает х) Фамилии нет, хотя Чанг любит порассказывать о славных благородных предках  из волчьего клана, в котором каждый волк носил фамилию.

Данные персонажа:
Пол: мужской. Возраст: 5 лет. Рост: 80 см в холке. Вес: 53 кг.

Принадлежность | Ранг:
Пират | акционная неканоническая команда | навигатор | нейтрал | свободный волк

Внешность:
pic. осторожно, авторское, волчьими лапками рисованное.
Если хотя бы в первые секунды встречи вам удастся составить о нем понятие как о заурядном представителе Canis lupus – вы настоящий счастливчик. Именно до момента, пока Чанг не откроет пасть, и распространяется это краткое описание.
Итак, можно сказать точно, что и внешне Чанг выглядит не совсем обычно и вряд ли затерялся бы в стае сородичей, щеголяя своей бойкой окраской и выделяясь ростом. Рост, к слову, нормальный для обычного волка, но для самых крупных особей, каковым и удалось вырасти, кушая печеньки. Если щенком Чанг был неуклюж и хиловат, то по законам сказки о гадком утенке он очень скоро окреп, возмужал и похорошел в юности. Росту теперь позавидует любой доберман, а стоит Чангу встать на задние лапы, так и вовсе.. а, впрочем, дальше вам придется думать не о преимуществах большого роста, а о том, как спасти печенье, ради которого только, пожалуй, Чанг и станет вытворять такие фокусы.
Наш герой не без основания считает себя смертельно больным самой редкой болезнью – морской лихорадкой, от которой его шерсть в течение жизни приобрела настолько вот колдовской ультрамариновый оттенок. Замешаны ли тут глубоководные нимфы, - не ясно, но цвет действительно необыкновенен. Чисто голубой, словно с вкраплением молочно-седых волос, «чепрак» на спине и плавно, к кончикам пальцев и ушей сгущающийся ультрамарин, в который нимфы не забыли заговорить и фиолетовых оттенков. Молочным серебром спадают пакли, составляя оборку на груди, под подбородком и на скулах, а также с нижней стороны хвоста и узкой полосой по животу.
Если бы этим все ограничивалось, но Чанг довел свой образ до крайней степени самолюбования и немало постарался для того, чтобы в любой компании его встречали восхищенными вздохами. Нельзя сказать, что аксессуары в его внешности не носят чисто практической цели. Но еще будет правильнее сказать, что они просто напоминают своим значением некие розарии памяти как дорогие вещицы, с которыми связаны воспоминания прошлого. Шея Чанга опутана белым металлом цепи. Она тяжела, но еще сложнее с ней бегать, терпя удары по бокам или лапам – и к первому и ко второму Чанг привык. Другое, немаловажное воспоминание заключено в потребности всегда носить с собой катану. Как вы позже узнаете, почти бесполезную, но надо отдать должное – внешне она придает немало изящества. Крепится к груди волка с помощью длинного лоскута, перекинутого поперек грудной клетки. И самое главное – трубка в пасти. Цвета золота, с утонченным черным мундштучком. Безобиднейший атрибут в плане причинения вреда здоровью.
И напоследок, наконец, можно сказать о чертах лица.. морды? Чанг предпочитает определение «лицо», ну так вот, если присмотреться, можно сразу заметить – даже над цветом глаз морские нимфы поколдовали. Лазурная радужка, окаймляющая черную жемчужины зрачка, подчеркнуто-выразительные ресницы, серебристые дужки под бровями – вот до чего необычно. И взгляд, разумеется, осмысленный, заглядывающий в самую душу, вкус к которым Чанг привил себе с глубокого детства и не без заслуги горького опыта. Хорошо играет мимикой, даже слишком хорошо для волка. Может в мгновение ока изменить сурово-флегматичное выражение лица на радостно-лучистое с точно такой  же солнечной улыбкой во все сорок два зуба. Хотя больше всего Чанг мечется между отстраненной угрюмостью и беззаботной беспечностью, когда кажется, что в его душе просыпается несвойственный ему минимализм, с которым он готов радоваться даже самому малому.

Характер:
Как бы наш герой не был уникален, далеко уйти от своей природы он не смог, а значит ему подходят все расхожие, афористические определения слову «волк». Голодный, как волк, злой, как волк – часто приходится слышать? Голоден Чанг не только тогда, когда разговор заходит о вопросе «а не пора ли нам подкрепиться?». Совершенно неожиданно это понятие простирается над не чуждой нашему герою сферой духовной. Он был бы рад получать новые знания и впечатления каждый день, чувствуя, что ни один день его жизни, лет в которой ему отмерено меньше, чем людям, не прожит напрасно. Настоящий охотник за просвещением, аргументами и железными «обоснуй» всему, что происходит вокруг и внутри него. Возможно, чистое и обостренное любопытство давно силится перерасти в почти что научный интерес, потому что Чангу интересны люди и он мечтает быть похожим на них. Но человек человеку рознь – как только узнал об этом на своем опыте, понял, что не стоит так неосторожно, с головой бросаться в подражание им. Поэтому интерес к людям не столько научен, сколько заточен под жизненное кредо – всегда будь начеку, ищи, выискивай пройдох. Это не превратило Чанга в социофоба, хотя и добавило в общение с людьми той ложки дегтя, которую смело можно назвать волчьей злостью на всех и вся без разбору. Как старик, Чанг любит и поворчать на несправедливость человеческого мира, пожаловаться в этом кости, которую яростно будет грызть, уткнувшись в глухом темный угол. И уж лучше, правда, пусть вымещает злость на костях.
В жизни Чанг научился двум главным вещам, определяющим его в целом, - не верить людям и верить, но строить отношения на заведомой почве обмана. Чтобы легче было потом перенести разочарование. Несложно догадаться, во что превратилась его жизнь. В сплошной сгусток безобидной лжи, который порой наливается свинцовой тяжестью, когда кажется, что этот человек, да, именно этот, - он не заслуживает такого лицемерия. Возможно, когда-то он и встретит такого и вырвется из своего кокона, представ перед ним всем из себя таким добрым, доверчивым, готовым целовать руки, но ни за что, слышите? – ни за что не откажется от привычки спать на кровати. Хоть в этом он остается предельно честен.
При всем этом его нельзя назвать лгуном, и не льстецом точно. Если говорит на чистоту, то все же больше обидные вещи. Причем в доступной, вежливой форме. Не лишен чувства юмора, причем как в плоскости «я слушаю шутку – я смеюсь со всеми, а не минуту спустя», так и в плоскости «я рассказываю шутку – вы смеетесь». Чангу предписано было родиться лидером. Лидером в стае, лидером в какой-нибудь банде, если бы родился человеком. Но судьба зло посмеялась над ним во втором случае, а в первом и вовсе не позволила Чангу унести с собой хоть кроху воспоминаний о том, когда он жил со своей стаей сородичей. А теперь уже и так отвык от них, да и боится, как отшельник, вернутся к своим корням и натолкнуться на непонимание. Никогда не признается себе в том, что считает себя на порядок умнее их всех и боится, что никто из них не сможет даже указать носом путь по карте до ближайшего источника воды. Вот это было бы действительно ужасно, крах и разочарование в родном племени. А так даже лучше, что они где-то Там, овеяны дымкой заблуждений и напускных понятий. Чангу полюбилась другая жизнь, напряженная, словно каждый день балансирует на грани и в отдельных случаях – рискует своей жизнью, и он ни на что ее не променяет. В общем не лишенный духа авантюризма Чанг вынужден тешить свои притязания на лидера только в игре с людьми, которых умеет ловко обвести вокруг пальца. А так как понятие совести подчистую атрофировано, игры эти имеют затяжной характер.
Храбрый Чанг любит риск, любит споры и пари, в которых готов поставить на кон все запрятанные кости.
Не любит, когда к нему подходят и начинают трогать за ушки, напевая о том, какие они мягкие и милые, еще больше не переносит попытки отобрать катану, трубку, не любит вопросов о том, что он закуривает, но не откажется от настоящего отменного сорта какой-нибудь махорочки. Как не странно, любит до умопомрачения, когда его гладят по загривку и спине, но только при условии, что руки чистые во всех смыслах.
В собеседнике очень любит открытость, через которую ему не составляет труда проникнуть в душу. Встречая холод во взгляде, инстинктивно повергается в паническое отторжение, просыпается гордыня и надменность, с которыми он чувствует себя хозяином положения, что порой далеко от реальности. Потому что смотреть в глаза волку без страха и даже интереса умеют только сильные и опасные люди. Такие же люди, которые могут по долгу говорить с ним, волшебным образом заставляя молчать и лишь пропускать внимательные кивки в ответ, - вот настоящее сокровище, укрощение строптивого, настолько мягкое и безболезненное, похожее на дурман наркоза. Совершенно противоречива любовь Чанга и к людям, которые могут вступить с ним в достойную умопомрачительную полемику. Это еще раз доказывает, насколько обширен поиск чего-то доброго в людях. И Чанг никогда не тешит себя надеждами в один день собрать воедино все их положительные черты.
К порядкам, принятым в чужом кругу, уважителен, нигде не навязывает свою идеологию, да и как ее навяжешь в среде врага, против которого и ведешь агитацию? Поэтому маскируется Чанг знатно и может потерпеть чуток, а то и два чутка, положения, с которыми не согласен в принципе. Видит разницу между чутким руководством и банальным «захотелось покомандовать». В целом считает, что прожил довольно интересную и богатую на опыт и впечатления жизнь, из-за чего любит помочь нуждающимся советом. В такие моменты чувствует себя запредельно важным и незаменимым.
Любит сладкое, хорошую музыку, крепкие напитки и морские запахи, морские шумы и приключения. В иной раз посмотрит на свою жизнь и задумается, почему все с самого начала пошло не так. И когда он впутался в такой переплет собственных заморочек и игрищ, когда все в мире, наверное, предельно просто.

Биография:
Жизнь нельзя представить, как нечто целое. Если она существует, то обязательно в виде раздробленных воспоминаний о прошлом. Нет, конечно, сначала кажется, что ушедший день очертился в подробностях, лег оттиском на совершенно чистой пустой странице, но проходит время и что-то неизбежно стачивается под гладкую, потерянную в беспамятстве поверхность, становятся не нужны подробности, слова и чувства. Они истлевают, превращаясь в ложащуюся на те же страницы пыль. Общее впечатление, которое помогает с уверенностью сказать, что ты жил. Именно жил, а не впал в спячку. И как острова в море разбросаны по одному большому потоку впечатлений какие-то совершенно особенные дни. Их подробности не стирают жернова времени. Спросите, наверно: это что-то решающее, переломное? Да вовсе не обязательно – ответят вам. Ответит какой-нибудь дряхлый старик. И только когда он устало похлопает жилистой рукой по бедру, что-то устало любовно нашептывая, вы увидите, как поддакивая, кивнет и большой волк с шерстью цвета пронзительно-синего неба и бирюзовым сиянием глаз цвета морской волны. Его память о прошлом похожа на сны. Так, что он и не уверен до конца, сны ли это на самом деле или то, что произошло с ним когда-то.

▪ Сон Первый.
На грязные пыльные улицы стекается разношерстная толпа городских зевак, пьяниц и всамделишных толковых покупателей и продавцов, среди которых не найти ни одного, который не украл, не занимался браконьерством или еще каким недобрым промыслом. Солнце светило еще ярче, иссушенная лучами, утомившаяся от жажды и топота людских ног, желает сбросить оковы мостовой покрытая пылью земля. Может показаться, что тянущиеся за людьми клубы вздымающейся пыли выпрашивают милостыню. Многих действительно замучила здесь мания преследования. В этом странном городе не любят задерживаться не только поэтому.
Чанг, а впрочем, тогда просто Эй-Ты, С-с-собака, а по определению – просто волчонок, толкал передними лапами качающийся край лодки, закидывал на него лапы и, чувствуя, как захватывает дух от каждого приближающего его свободу толчка лодки, в то же время заходился в мучительном страхе. Бездна, раскинувшаяся вширь, которой виден край только в одном направлении, там, где берег, пугала. Если дорожная пыль играла с предметами и людьми, то как-то не так себя вел этот голубоватый мутный студень, который поглощал каждое движение, гасил, с тихим плеском разводя по сторонам круги на своей поверхности. Волчонок беспомощно скулил, отталкиваясь от невысокого бортика обратно к середине лодки. Нехитрое деревянное сооружение возмущенно скрипело, грозя развалиться и отправить неспокойного детеныша на дно реки, и покачивалось спокойно, и так, что волчонок слышал, как смыкающаяся ожерельем кромка воды стягивает «чашу» лодки чуть выше, а потом ниже. Прошло так много времени, странный, говорящий с акцентом, круглый торговец куда-то пропал. Забрал сводящие с ума своим запахом мешки с дичью и ушел. Язык не поворачивается назвать его хозяином, за все время, пока они принужденно вместе, волчонок усвоил, что круглый торговец добывает дичь, очень много дичи, но не съедает ее сам, а несет другим людям. Раньше волчонок думал, что все люди вокруг – большая семья, стая. Поэтому они и заботятся прежде друг о друге, предпочитая голодать днями и неделями. Но круглый торговец как был, так и остался круглым. И сегодня, когда он взял волчонка с собой, а точнее приволок, перехватив неудобно поперек раздутого после крепкого обеда живота, волчонок понял, что люди.. люди ужасны! Они каждый сам по себе. Они не умеют заботиться друг о друге и каждая ароматная подстреленная тушка, переходя в чужие руки, разменивалась на что-то другое, в лучшем случае – тоже съедобное. Волчонок видел, как иные люди воруют, и все его существо, уязвленная несправедливостью душонка восстала против людского рода. Он представил себе ясно, как и круглый торговец однажды получил его в обмен на вонючие железные жетончики.
– Лжец! – яростно пискнул волчонок, и, взвившись маленьким яростным вихрем на коленях толстяка, он изо всей силы впился зубами ему в руку. Вкус крови не понравился, он знал, что кусает низкое и подлое существо. Волчонок не был наказан, его сбросили с колен в корзину и унесли в лодку, на которой они вместе прибыли сюда, в этот город. Обнюхав то место, где лежал когда-то мешок с дичью, волчонок подумал, что он не голоден и еще долго не почувствует прежнего вкуса к любимой еде.
Толстяк ушел обратно, как-то испуганно оглянувшись два или три раза, а вернулся только под вечер, разомлевший от выпивки, на которую разжился сегодня, как всегда, раскачиваясь на свих пухлых коротких ножках и не замечая, как сочится из ранки на пальце кровь под распустившимся грязным бинтом. Волчонку показалось, что он сделал прокус меньше, и порезы на коже как будто были искусственно растянуты длиннее. Но важно было не это. Нетерпеливо дернувшись и снова ударившись о борт лодки, волчонок улыбнулся во всю ширину пасти человеку, который стоял на берегу реки, оперевшись на увязшую в песке трость, закуривая тонкую изящную трубку, из которой из последних сил ползла вверх змейка дыма. Толстяк оторопел сначала вспомнив о существовании волчонка, а потом вопросительно взглянул на человека у лодки. Волчонок мог рассказать ему, что добрый человек уже два часа не отходил от него и разговаривал с ним, по-настоящему, объясняясь на словах. Он услышал даже про людей на рынке, и когда обернулся на толстяка, усмехнулся так, что стало понятно: волчонок все-все про него рассказал. Но круглый торговец решил сделать вид, что ничего не заметил, он неуклюже ступил по колено в воду, доставая со дна лодки волчонка, стал пускать в ход свой лживый дар «абы сбыть товар», но добрый старик прервал его с явным нетерпением, изъявив желание купить у него за любую цену животинку.
– Да да, собака очень хороший! Да, – залепетал он радостно, подкидывая волчонка на пропахших противным прелым запахом, руках.
– Очень хороший, – поддакивая, воодушевленно рыкнул волчонок, и тут же почувствовал, что торговец выпустил его из рук. Посыпались на землю и опротивевшие медные жетоны, которые добрый старик бросил, как оплату за щенка. Непонимающе взглянув на его лицо, малыш заметил, что оно светилось победным холодным презрением к человеку-который-никогда-не-был-хозяином-волчонку. Конечно, он помнил каждое слово из волчьего рассказа, и, передай он жетоны прямо в руки торговцу, волчонок потерял бы раз и навсегда доверие к своему первому и единственному слушателю.
Солнце светило еще ярче, иссушенная земля исходилась в жажде.. Чанг играл с пылью, взметавшейся за стариком, ловил ее языком и с хрустом на зубах смыкал челюсти. Чанг. Почему Чанг? А впрочем, не важно. Он готов идти за ним, он молчит, не зная, о чем еще рассказать. Вся летопись жизни, промелькнувшая до Первого Сна одним впечатлением, была изложена за два часа тогда, когда он разговаривал с Человеком на берегу. 

▪ Сон Второй.
Чанг долго думал, стоит ли говорить об этом, потому что опасался бы за скучающие вздохи слушателей. Но это был.. был самый простой день. Покачивающаяся палуба небольшой старушки-шхуны, которая ходит ходуном и под их с капитаном кушеткой, мирно поскрипывая на каждом качке.
Чанг лежит. На коленях у своего старика, его большая жилистая ладонь, с загрубевшей такой и шершавой кожей, поглаживает его голову, нагретую теплыми лучами солнца. Уши давно заведены назад и нет смысла, как и при первых прикосновениях, снова чутко выпрямлять их, в тихом разочаровании, что ласки прекратились. Они сыпались на голову и сыпались, с завидной частотой, как и раньше когда-то, когда капитан снова часами лежал и маялся, как и Чанг, головокружением и легкой тошнотой. Когда он хотел что-то сказать, издавал неприличные звуки наподобие икания или жарко облегченно выдыхал, так что крепкий запах прелого спирта щипал Чангу нос, и он забавно морщился и тоже икал, подпрыгивая у человека на руках. Горячий язык уже по привычке проводил в воздухе, словно обводя круглое дно пиалки, которую всегда носил с собой капитан на берегу для него, для Чанга. Каждое прикосновение к языку ветра было успокаивающе-приятным.
Редко Чанг приоткрывал глаза, распахивая склеенные слезами ресницы, и апатично не реагируя на ослепляющие лучи рыжего закатного солнца, смотрел на щуплую фигурку мальчишки-матроса, который оживленно натирал палубу, с остервенением вгрызаясь в дерево усердными растираниями тряпкой. Чанг улыбается, пьяненькой снисходительной улыбкой, и никак не может понять, откуда льется музыка, под аккомпанемент шума волн. Тихая песня, похожая на колыбельную, с рокотом ракушек и почему-то голосом того парнишки, который выплясывал на бочке в кабаке, играл на скрипке и пел одновременно.

▪ Сон Третий.
– Следи за пальцем, - серьезно пробасил старик, размыкая ладони от сжимаемой ими морды Чанга. Судя по задиристому хрюканью и яростно-радостному мотанию головой в качестве радости за освобождение, это была не более чем игра. И в конечном счете проигравший, он же Чанг, должен был терпеливо удержать в пасти дымящуюся капитанскую трубку. Сто раз проигрывал, даже поддавался в последнее время, лишь бы снова ощутить на языке запах хозяина и дыма. Нужно было не забывать делать при этом обиженную физиономию и время от времени с ворчанием мять зубами мундштук, но слушать. Слушать капитана и следить за его пальцем. Капитан снова обводит морскую траекторию, ловко огибая архипелаги крошечных островов, словно делая поправку на ветер, усиливает нажим и уводит палец совсем за поля карты, обводит условно круг и ударяет по его центру с радостно победным:
– Ван Пис, – а потом наклонится так, близко-близко, потреплет за уши и шепотом добавит, хотя рядом никого и нет, но само ощущение, что они идут на зловеще великую сделку, играло свою роль, – Только для нас с тобой.
Чанг всегда в такие моменты пьянел от радости такой близости. Забившись, он снова и снова выкрикивал имя сокровища, вздергивая морду, как будто коротко выл на луну: «Ван Пис», «Ван Пис». И вот когда он совсем потерял голову, запрыгнув на стол передними лапами и вытянувшись на задних, его что-то огрело по морде, да так, что едва ли можно было списать такую силу на случайную. Мир перевернулся, жалобно скуля и закидывая лапы, но взял себя в руки и снова перевернулся затем, чтобы Чанг понял, задал единственный вопрос,
– Почему? – он не заметил, как инстинктивно соскользнул обратно на невысокий стул всеми лапами, и именно этого добивался от него старик, даже подивился такой понятливости. Даже улыбнулся, не замечая тоски, поселившейся в голубом омуте глаз Чанга. Капитан свернул карту и как-то удивленно повел бровью в ответ на вопрос.
– Не сметь, – поднял он палец, – класть лапы на карту. Понял? – Чанг выронил изо рта трубку, как-то странно обмякли губы, стало тошно от глубокого вздоха с ароматом курева. Мог ли он представить когда-нибудь, что этот святой, особенный человек поднимет на него руку? И за что? За карту? В голове у Чанга была каша, вязкая и студеная, но в ней он так скоро нашел зерно праведного гнева своего капитана, вмиг охотно оправдавшее эту несправедливость. Эта карта не раз указывала им путь к сокровищу, сокровищу, которое они вместе найдут когда-нибудь. Он ведь сам виноват, что покусился на него, и пусть сам путь заканчивался где-то за картой, но спугнуть удачу подобным невежеством – это непростительно.
Подняв упавшую трубку, Чанг подошел к старику, который устало развалился на кушетке. Чанг наклонился так низко, виновато подкрадываясь, что конец цепи с его шеи волочился с тихим деревянным лязгом по борту, и когда он ткнулся в его руку носом, капитан шевельнулся и отстраненно, словно воспроизводя этот жест мышечной памятью, положил большую похолодевшую ладонь на голову волку. Чанг пожевывал кончик трубки, в его глазах плясали растерянные черти, которым, казалось, не нужен был сегодня повод для беснований в виде высокого градуса и кабачных развлечений. И все они, кажется, шептали вокруг синего костра его взгляда, заговорщески и радостно: «Ван Пис», «Ван Пис»..
Капитана не стало в тот же день. Просто очнувшись, Чанг с удивлением впился взглядом с теплящиеся угли солнца у самой кромки воды, закипающее в горячем воске неба светило, которое сверху плющилось от тяжести ночных сумерек, почти что лилово-черных. Такой цвет показался Чангу зловещим, он вспомнил, что на его голове лежит рука старика, но источаемый ею запах человеческих рук был настолько слаб из-за того, что руки капитана были попросту холодны, как лед.

▪ Сон Четвертый.
Подкосились лапы, сплетенные в бешеном танце. Его в первый раз заставили отрабатывать выпитый алкоголь, который не дожидался его в абы как вымытой посудине рядом со скудными объедками харчевни, а именно подавался, как аванс, разжигая, не давая погаснуть шальному огню в глазах, вливая по каплям, по ладони, в которые скупо подливали пойло прямо из бутылки, протягивая ему. Пока есть время отдышаться, встать на четыре лапы и отдохнуть. Теплая пьянящая жидкость заливается в охрипшую чангову глотку, он жадно слизывает ее языком, пока какой-то гогочущий пьяница не дернет ладонью от щекотки и не ударит Чанга по носу. Но многострадальному, забитому чем-то носом, от чего станет еще сложнее дышать, не только из-за одной духоты и смрада в тесном кабаке. Облизнув мокрым языком нос, почувствует вкус собственной крови, поморщится, и его снова пускают пинками танцевать, путаясь в ногах развратной барышни. У нее, безусловно, очень прелестные ноги, Чанг еле успевает за ними, пробегать между ними так, чтобы не занесло в сторону, по мерзкому звонкому щелчку языком поднимается на задние лапы и подпевает. И все это сопровождается постоянными толчками грязными ботинками из круга, кольца, тесно сомкнувшегося и динамично следующего за передвижениями тонконогой пьяной девушки.
Чангу стыдно. Он опустился на дно жизни, самое-самое дно, на которое мог опустится волк, да что там – пес, дворовый, которому нужно не только есть, ему нужно пить, забываться каждый день, с надежде оправиться от горя. Но какова цена? Такова, что рана на душе не затягивается, а растет, причиняя боль. Ему не хочется видеть ни людей, ни света божьего – ни-че-го. И он закрывает глаза, падает, да так, что барышня чуть не наступает ему каблучком на грудь. Музыка замолкает, а боль не утихает, звенит, вспышками расцветая по всему телу. Над ним склоняется какой-то одноглазый мужчина с широкой повязкой на пол-лица и нахлобученной на глаза шляпой, еще больше усиливающей такое впечатление. Он фамильярно ударяет Чанга по вздымающемуся боку, чокается рюмкой с его онемевшим носом и с криком «Приз Жучке!» туго перетягивает грудь алым обрывком парусины и под всеобщее улюлюканье одаряет Чанга сначала своим мечом, а потом развязанными аплодисментами.

Клоун, который преподнес меч, оказался путешественником. Не простив третьей на неделе ошибки в определении курса, он вышвырнул Чанга на какой-то остров, который в последствии оказался островом Эквилибрио.
Ради разъяснения некоторых моментов стоит добавить, что Чанг действительно родился в волчьей стае, из которой его выкрал позарившийся на редкий окрас браконьер. Обмен с вышеупомянутым торговцем состоялся на условиях, известным только им. Чанг прожил со стариком два года, приобрел привычку к алкоголю, и вся жизнь вообще была похожа на незамолкающую оду сокровищам, добраться до которых на хлипкой шхуне было бы невозможно. После смерти капитана он с мальчишкой-юнгой попал на сушу, в какой-то маленький темный городок, в которой выживал в итоге один, как мог, добывая себе харчи и алкоголь. Натерпелся много унижений, расплатившись сполна как за свой дар, так и а безграничную веру в людей, которые могли пахнуть, как капитан, курить трубку, как капитан, но ни разу не прикоснуться с такой лаской, не разделить одну на двоих мечту, пусть и о чем-то несбыточном и невероятном.

Навыки:
Чанг – волк говорящий. Часто ли удается такое увидеть? Конечно, навыком это не назвать по одной простой причине, что наш герой научился говорить аж на первом месяце жизни. Это все-таки дар. Врожденный. Но грех не упомянуть, как особенность. Вдобавок, умеет считать и читать.
Чанг – штурман.* Отлично ориентируется в пространстве, определяет направления Север, Юг, Восток и Запад, хорошо разбирается в картах, прокладывает курс как на суше, так и на море.
*пояснение в следующем пункте
Чанг – шарлатан. **  Благодаря своей врожденной убедительности и некоторой падкости на авантюры, обычно выливающиеся в эксперименты над людьми, очень умело «промывает» мозги, врет, не краснея, с искренней убежденностью в своей правоте и пришедшим как будто с опытом хладнокровием. Также легко находит себе оправдания в случае провала. Три кита шарлатанства: виноваты магнитные бури, плохо прожаренное мясо или температура.
**пояснение в следующем пункте
Чанг – счастливчик. В конечном счете, этому прохвосту очень везет. Когда давно, должно быть, он оседлал птицу удачи или уж она сама пристроилась у него на загривке – не ясно. Но, спросив ее, чего хотят от него люди, он получит ответ, куда надо плыть и сохранит свою репутацию штурмана.
Чанг – волк… хороший? И хотя порой от этого «Хороший» пробегают брезгливые мурашки, Чанг просто привык быть любезным со своими добродетелями и товарищами-людьми. Самые обычные навыки, которым обучают собак: приносит тапочки, предметы в пределах ~20 кг – в зубах, >20 кг – на спине. Пару шагов пройдет на задних лапах, очень будет славно, если рядом найдется бордюр или опора по росту. Нехитрым способом умеет драить палубы, правда потом жалуется на то, что подушечки лап морщатся от мыльной воды. Что еще? Охранять, конечно. Защищать. Ловить мышей и кошек. Лучший антидепрессант, психолог, психотерапевт – в общем, всем домашним дрессированным псам… волк.
Чанг – храбрец. Без храбрости никто бы никогда не узнал о том, какой боевой дух и тяга к сражениям бурлит в его горячей волчьей крови.
Чанг – пловец. Сама мать-природа велела. Плавает отлично, воды не боится, может задерживать в ней дыхание и обследовать дно с открытыми глазами, если глубина все-таки не слишком большая.

Оружие | Фрукт:
Многих вводит в заблуждение своим обликом в сочетании со способностью говорить. Но надо раз и навсегда расставить токи над «i» - Чанг чистопородный волк, никогда не был человеком. Разве что в прошлой жизни?
Оружие. Вакидзаси (pic) – короткий японский меч. Длина клинка – 30 см. С учетом того, что он почти не годится для использования, еле вынимается из ножен из-за «некомплектности», так ведь еще и с первого взгляда может смутить, что ножны  не соответствуют размеру обычной катаны. Очень удобный вводящий в заблуждение момент, устрашающий. Вообще носит ее Чанг, повязывая поперек груди, между передних лап и крепко привязывая к плечу. Ножны и рукоять – ярко красного цвета, разве что, приглядевшись, можно заметить, что оттенки отличаются.  Используется непосредственно для сражений крайне редко, только от безысходности и, что называется, чтобы придать себе лихой вид. В отсутствии хватательных навыков пальцев, вынимает из ножен, как можно догадаться, зубами. Поскольку чревато очень неудобным позорным промедлением и болью в зубах, тем более - лучше забыть об этом ржавом мече-старичке. Как бы он не был бесполезен, Чанг считает, что выглядит с ним презентабельно и мужественно, подчеркивает разницу с другими неразумными собратьями. Да и из всех пиратских атрибутов считает ножны самым «неотягащающим». Пробовал носить повязку на один глаз, но вот незадача – без посторонней помощи ее не поправишь и не оденешь. Оружие огнестрельное? Принципиально – нет. Еще лапу прострелит по случайности.

Техники:
«Уши лапы и хвост!» (с) Только то, чем наделила природа, как обыкновенного волка. Скорость, ловкость, выносливость, выслеживание по горячим следам, драка на «зубах». Владение «катаной» не основывается ни на каких техниках и школах. Все, что он сумеет, это крепко зажать рукоять в зубах, направив клинок наперевес в одну сторону от морды и в прыжке нанести скользящий удар. Тут больше всего требуется способность мгновенно оценивать расстояние до противника, скорость и высоту прыжка, в чем Чанг весьма преуспевает.

Слабости и страхи:
Курение – никак иначе как слабостью не назвать. Повелась привычка с давнего прошлого, причем суть не в том, что курить, а в самом факте. Представьте себе, как с затяжками волк вдыхает дымок табака или чая – это будет Чанг. Больше всего ему доставляет удовольствие перекладывать золотой мундштучок из одной стороны пасти в другую, пуская тонкую струйку дымка из самой трубки. От слишком большого количества дыма во рту, увы, слезятся глаза. Идеально, когда вкус слабо клубится на языке.
Домашнее шоколадное печенье и печенье с кокосами – пожалуй, сказать в общем «печенье» нельзя. Во-первых по той причине, что Чанг не любит печенье с кремом и изюмом. Но за любое шоколадное готов танцевать на задних лапах.
Разочарование в людях – хотя боль уже давно утихла, Чанг решил для себя, что пора найти в жизни человека, которому можно будет доверять полностью. Поэтому каждое новое разочарование повергает его в ужас.
Одиночество – остаться одному Чангу не улыбается. В своем вечном поиске он не может без конца бороздить просторы собственного сознания. Для пущего интереса нужен материал, нужны люди.

Пробный пост:

Дополнительная информация
Связь с вами:
icq 434118319 Лир – моя совесть х)

Посещаемость:
каждый день разумеется не учитывая форс-мажорные обстоятельства, когда будет выбивать из колеи без предупреждения.

Опыт игры:
~ два года. 

Пароль:
Да-да, сэр Дерзкий Волк (с) Санджи

Отредактировано Chang (08-01-2012 15:01:57)