Информация о Персонаже

Фамилия, имя | Прозвища:
Полное имя: Эль Лир | El Lear
Прозвища: Ветер | Wind ; Морт | Mort*
*Приобретение обоих прозвищ , и в особенности про второе – в биографии.

Данные персонажа:
Пол: мужской
Возраст: 26 лет
Рост: 182 см
Вес: 74 кг
День Рождения: 7 июля

Принадлежность | Ранг:
Пират | Акционная неканоническая команда | Капитан

Внешность:
Одного только роста в нём под сто восемьдесят сантиметров с лишним. Было бы чем гордиться, если бы ещё и в плечах была косая сажень, приводя его габариты в сравнение со шкафами и прочей мебелью. Но, увы, Лир в данном вопросе ближе к шпале – высокий и относительно худой, особенно в последнее время, пока не успел отъесться после тюремных харчей. *  Тем не менее, несмотря на явный недостаток в телосложении, довольно крупный, но в меру соотносимую с его параметрами. Мышечной массы, как таковой, нет, вернее, она есть, но парень явно не перекачан, зато он жилистый и именно за счет этого выносливый и крепкий.
Плечи покатые, осанка прямая.  Движения все быстры и юрки, проворны. Руками при ходьбе совершенно не размахивает, что может говорить о скрытости характера.
С первого взгляда на лицо ему не дашь более двадцати пяти лет, что, в прочем, очень близко к правде. Физиономия в целом самая обыкновенная, коих тысячи и тьма: в общем-то, все черты не лишены резкости и остроты, лоб высокий, нос прямой  и чуть курносый, линия губ прямая. Огненно-рыжие волосы не коротко стрижены, но и до плеч своей длиной не достают. Брови  сходятся над зелёными, словно молодая весенняя зелень, глазами. Озорной блеск и смех в них может не давать представление о некоторой жизнерадостности их обладателя; подобное можно так же считать признаком доброго и лёгкого нрава. Но за всей этой живостью есть и ещё одно, подобное блеску, который словно блеск гладкой  стали,  ослепительный,   но   холодный;   взгляд   его, хоть и непродолжительный, но проницательный, может оставить за собой тяжелое и неприятное впечатление нескромного вопроса и может казаться даже дерзким.
Стоит так же сразу заметить, чтобы в дальнейшем не упустить из виду, что на левом глазу у Ветра черная повязка. Глаз у него на месте и видит он им тоже прекрасно, но буйная молодость оставила за собой такой вот след, с которым Эль не расстаётся то ли по привычке, то ли из собственных соображений.**  Без повязки на людях показывается крайне редко, но порой бывает настолько рассеян, что может закрывать ею то левый глаз, то правый, словно так и задумано.
Одежда… Хоть тут Эль и не особо выделяется, но без некоторого личного позерства не обходится. Простая и ничем не примечательная белая рубашка и черные брюки, заправленные в высокие сапоги. Пояс из кожи с металлической добротной бляхой. Поверх же этого безобразия – камзол, длиной до колен. Прекрасно сшитый из прочной ткани темного кирпичного цвета сидит на пирате, словно именно для него он и был создан. Окантовка из галуна золотистого цвета. Повязка на глазу и шляпа треуголка, порой украшенная белым пушистым пером.
После последних не самых счастливых лет жизни разжился большим количеством шрамов, чем за все свои плавания и похождения: рубцы после избиения кнутом и белёсые отметины, которые оставило раскаленное железо – самые легко узнаваемые «подарки на память»; первых подавляющее число на спине, а самый заметный след от ожога – на левом предплечье. Ещё не успели пройти все синяки, но это исправится само собой. Судя по тому, как сутулится сейчас, вероятно имеется перелом ребер. Но несмотря на это всё, умудряется как-то не только улыбаться но и отличаться жизнерадостностью. *
Изображение
Примечания:
* Подробности в биографии
** Подробности в биографии

Характер:
Лидер, мятежник, пират, торговец, контрабандист, политик, интриган, предатель, воин, авантюрист, мореплаватель, штурман… Все эти понятия могут дать четкое представление о характере столь интересной личности, что заслужил в полной мере любой из выше перечисленных статусов.
Морт  –  довольно задорный, веселый и нахальный и совершенно «без царя в голове».
Любитель приключений и алкогольный напитков, причем чем и того и другого больше – тем лучше. Живет по простому правилу: «Брось вызов судьбе – пусть подавится!» По натуре своей дружелюбный и отходчивый, умеет прощать. Приятный собеседник, исключительно внимательный слушатель.  Умеет найти подход практически к любому. Не завистлив и радуется успехам других. Всегда готов помочь, особенно если о помощи попросят.
Лёгок в общении и в больших и шумных компания не теряется, чаще всего даже становится как раз центром таковых. Активист и альтруист, который найдет на  филейную часть неприятности с лихвой и даром. Упрямство и самостоятельность тесно переплелись с безалаберностью и разгильдяйством. Манией величия не страдает, а, как говорится, наслаждается.
Обладает чувством юмора и, в целом, способен создать о себе приятное впечатление о человеке у которого семь пятниц на неделе и ветер в голове. Сам по себе хитер, а в довесок ещё и язык подвешен. Ложь, как таковую не любит. Да и сам врать не горазд, но как средство запутывания – принимает и пускает в ход. Любит вкусно поесть и сладко поспать, а последнее лучше всего делать где-нибудь ещё и на солнышке.
На самом же деле – так просто жить легче. А Ветер он такой… ветер.
«Мыслю - следовательно, существую» - прекрасный лозунг, но Эль в большей мере человек дела и его поступки с обещаниями не расходятся. Человек Слова – если дал обещание, то костьми ляжет, но выполнит. Подобный принцип говорит ещё о редкостном упрямстве и рвении – если ему будет нужно, то сделает так, чтобы даже море было ему, что говорится, по колено.
Несмотря на свою нелюбовь к мыслительной деятельности – не чурается её и даже обладает зачатками логики и может применять её по надобности. Может докопаться до сути явлений, вскрыть их внутреннюю структуру – если того потребует ситуация, но больше привык не отсиживаться где-либо и думать о мироустройстве, а действовать и идти напролом.
Хорошо видит, как раскрываются люди в общении. Его нельзя провести наигранным дружелюбием. Резко делит людей на две категории – «свои» и «чужие». «Чужие» для Эля остаются за чертой и не имеют для него ровным счетом никакого особого значения, а за «своих» чувствует ответственность вне зависимости от возможной разницы в возрастах. «Своим» всегда готов многое простить. Свободно владеет психологической дистанцией. То отдаляет, то приближает людей к себе, таким образом, давая понять, как к ним относится.
Способен постоять за себя и своих близких. Не переносит принуждения, неразумного применения силы. Его отпор всегда соразмерен степени проявления агрессии. На особо же отличившихся  последовательно наращивает силу давления. Не успокоится до тех пор, пока соперник не будет сломлен. Чаще всего ставит моральную победу важнее физической. Никогда не позволит обращаться с собой бесцеремонно, навязывать свое мнение. Его практически невозможно запугать или спровоцировать.
Обладает некоторой своей жизненной философией, довольно простой, как грабли и незатейливой, как редис. И если распространенный пиратский прототип – это существо без чести и каких-либо лишних моральных качеств при такой то профессии, то у Морта даже совесть в наличии имеется. Не признает насилия, обладает понятиями чести, если можно так сказать, самые простейшие примеры: не считает достойным убивать безоружных и беспомощных. Достаточно терпелив и сдержан, но и у него есть предел; и если эту границу не только найти, но и переступить, то последствия предположить трудно, особенно если учитывать саму его неординарность поступков и умение менять все планы на корню за пару минут.

Биография:
WARNING: Много букв и корявый стиль прилагаются к чтиву, как и сама странность повествования.

Раз-два. Раз-два. Раз-два-три.  Ни разу это совершенно не похоже на слишком простой ритм под танцевальный шаг. Это… страшнее. Когда под твоими ногами лишь тонкая полоса карниза, а вспотевшие ладони упрямо скользят по кирпичной стене, запоминая каждую трещинку, готовые ухватиться за неё пальцами в случае фатальной неудачи. Раз-два.. Только бы не сбиться, особенно в дыхании, не потерять эту странную волну, незримую и невидимую, которая помогает удерживать равновесие и просто, спокойно и без паники, пройти оставшиеся до балкона пять метров. Всего пять. Кажется, это безумно много.
Гомон пестрой толпы внизу, на площади, сливался со свистом ветра на этой высоте.
Шаг. Раз-два. Три – аккуратно переступить и ухватиться, что есть силы, за грубые и широкие перила, подтянуться, перегнуться и свалиться на каменный пол, находя взглядом над собой увитый гибкой цветущей лозой козырек. А ещё выше – пронзительную синеву неба, такую ясную и безответно далекую. Мальчишка, поспешно поднявшись, снова подошел к каменным перилам и помог перебраться через них второму, который следовал за ним.
Они - как две капли воды, захочешь, а различий не найдешь. Рыжие, словно огонь, волосы, вобравшие в себя всю сочность летнего солнца, зеленые глаза исполненные своим цветом радостью юной весны, черты лица, комплекция и телосложение. Всё, от общего и до самых мелочей. И оба словно вытянуты вверх, для своих то лет. Да может так оно и есть - тянулись постоянно к небу и солнцу, единственным щедрым и честным. И если и есть между ними разница, то едва уловимая для посторонних: то, как хмурятся брови, какой бывает взгляд, движения, мимика и жесты.
Губы чуть дрогнули, но так и не смогли улыбнуться в ответ младшему брату, который тут же следом присел и прислонился к прохладной каменной стене. Они добрались. Казалось бы, что самое сложное позади, если бы повторение этого пути не ждало их после того, как они закончат здесь.. но лучше не думать об этом пока что, не сейчас.
- Как думаешь, у нас получится? – Кён смотрел на небо, провожая взглядом облака. Брат ему сперва лишь кивнул, а потом, легонько коснувшись светлой ладонью плеча, теперь уже с улыбкой, тихо произнес:
- Конечно. Мы же вместе.
- Навсегда.. – Тихо отозвался младший, и, засуетившись, осмотрелся по сторонам, изучая взглядом диковинные цветы, которые тонкой паутиной покрыли стену и по каменные перила. – Сколько осталось?
Лир, прищурившись, взглянул на огненный диск солнца в небе, а потом на коленях дополз и, чуть приподнявшись, выглянул на улицу. Внизу яблоку было негде упасть. Толпа напоминала пестрое море и даже колыхалась в каком-то своём ритме, где-то вздрагивая, и то сжимаясь, то рассредоточиваясь. Многоголосье сливалось в один единый шум, из которого невозможно было что-то понять. Такое, обычно, бывало либо во время ярмарок, в базарные дни или, как сейчас, во время казни. Эль-старший не понимал, как можно с таким интересом смотреть на смерть человека.
- Ещё немного, - вернувшись в исходную позицию, оставалось ждать.
Досчитать мысленно до ста, чтобы занять себя чем-то более однообразным, чем простое ожидание, которое затягивает время в тугую петлю. Потом пойдет вторая сотня – и невидимый крючок сплетет из такой же незримой и едва ощутимой нити ещё одно невесомое колечко. И ещё..
То, что им предстояло, было не только безумно сложным, но и важным. Важным для них обоих. Успешность доказала бы, что в свои двенадцать лет они чего-то стоят и достойны внимания, и что всё то, что для них уже сделал господин Асару – было сделано не зря. Они обязаны, они смогут доказать, что их господин, их хозяин, не зря их приютил однажды и вырастил. Они смогут с ним расплатиться, а то, что способ был не самым простым и явно далеко не законным – не волновало. Благодарность – такая запутанная материя и её так легко внушить детям.
Солнечный зайчик скользнул по стене и на пару секунд ослепил, когда угодил в глаза. Закрывшись от него ладонями и снова подобравшись осторожно к краю и выглянув, мальчишка сложил над глазами руки козырьком, чтобы следующий светящий блик не заставил щуриться до слез и отводить взгляд.
- Пора, - на одном выдохе, бросая косой и мимолетный взгляд на действо, что происходило внизу. Шумная толпа затихла, и воздух пронизывали тихие нити шепота и вздохов, а на пустой  до этого помост, в сопровождении вооруженных дозорных в их торжественной форме, вывели мужчину. Даже отсюда было заметно, насколько он рослый. Стоя на коленях, он всё равно при этом словно возвышался над всеми; чувствовалось его явное превосходство, о чём говорила играющая на губах улыбка, переходящая в дерзкую ехидную усмешку, которая терялась и таяла в усах и густой чёрной бороде. Становилось понятно, что схватить то схватили матёрого зверя, но не сломили. Вот только… разве если не сломили – то можно ли праздновать свою победу?
Кён дернул брата за рукав, чтобы тот вернулся к их общей насущной проблеме и, встав на колени перед тяжелой деревянной дверью, наполовину застекленной, немного приподнялся, чтобы заглянуть в помещение. Через секунду махнул рукой давая знак, что всё чисто.
Так, как и говорили. Так, как и было оговорено – никого.
Мальчишки тут же завозились с отмычками, взламывая замок. Это был едва ли не первый урок, которому их научили. И они его прекрасно усвоили. Через минуту с лишним оба скользнули в приоткрытую дверь и очутились в помещении. Первое, что сразу, с первых же секунд, стало им не привычно – это запах. Странный сладковатый и вместе с этим едкий. Он словно вгрызался с каждым новым вдохом в лёгкие, не желая выдыхаться обратно. Это не напоминало им ничего. Не было похоже ни на тот сухой запах, что всегда был неотступным спутником господина Асару. И уж тем более не было в нём ни капли того тепла и уюта, который пронизывал насквозь дом, в котором они жили и женщину, которая о них заботилась. Признак и призрак странной и совершенно неведомой для них жизни оседал на одежде.
Комната оказалась очень просторная. Та, в которой они оба жили, была в два, а то и в три раза меньше, да и в какое сравнение могла идти их коморка с этой роскошью? Широкий стол возвышался монолитным центром, а за ним стояло пустой и не менее величественное кресло. Пара картин и канделябров украшали стены там, где вдоль них не вытянулись книжные шкафы.
- Ты – на столе ищи, а я в его ящиках, - младший кивнул и принялся за дело, аккуратно перекладывая бумаги из одной ровной стопки в новую. Лир же проделывал практически то же самое с тем, чем располагал стол изнутри. Бумаги, бумаги и снова бумаги… Смысл большинства из них – совершенно непонятен, но то, что они должны найти – они представляли себе прекрасно, даже более чем.
- А если нет, если не здесь? – Тревога, которая была словно одна у них на двоих, высказалась вслух.
- Пока что ищем. – Не стоит разводить панику раньше времени. Не стоит… Она не самая лучшая подруга в любые времена, но руки все равно едва различимо дрогнули. А осторожный вздох нарушил тишину, когда в руках у младшего из близнецов оказалась нужная бумага. Светлый, белый, лист , аккуратная вязь чужого почерка и несколько видом печатей – одна крупная и круглая и пара мелких, квадратной формы.
В этот миг толпа на улице громогласно взревела, словно возликовав чему-то. Мальчишки вздрогнули и, переглянувшись, стали возвращать на исходные места потревоженные чужие вещи. Аккуратно, так, как и было. А нужный им документ, свернув вдвое, Лир спрятал за пазуху и только когда тяжелая дверь снова закрылась и тихонько щелкнул замок, мальчишки облегченно выдохнули. Хотя ещё одно сложное испытание снова было впереди. Прежде чем осторожно ступить на карниз, Эль-старший оглянулся на мужчину на эшафоте, тот по прежнему улыбался. Уж слишком как-то победоносно для осужденного…

*Автобиографичное
«Для тех, у кого нет своей полноценной семьи, наша жизнь сложилась довольно сносно, если не более того. Господину Асару мы были обязаны всем. Не просто многим – а всем, как и госпоже Ракуё, у которой жили и помогали ей в свободное время по хозяйству и дому. И мы были настолько счастливы отблагодарить и отплатить им хоть чем-то за их доброту, что брались за совершенно любую работу, и если с невысокой и пухлой женщиной с добродушными лицом и улыбкой всё всегда обстояло слишком просто, то высокий и серый, словно выцветший, господин с каждым разом давал всё более сложные задания, которые всё дальше переходили черту закона. А позже открылась и правда о том, что мы обязаны ему настолько, что будем работать на него ровно до тех пор, пока не выплатим весь свой долг. А чтобы мы могли это сделать, он великодушно продолжит наше обучение. И отличился не меньшей добродетелью, когда позволит нам двоим выплачивать единую сумму. Казалось бы, всё так просто… И не оставалось никакого иного выбора. При хоть малейшей попытке рассказать кому то о том, что мы делаем и зачем, мы обрекали друг друга на смерть. Асару-сан был не тем человеком, с кем не стоит шутить и играть в опасные игры на жизнь. Но жестокая и суровая правда была в том, что никто из тех, кто на него работал, не доживали до пятнадцати лет. И если кто-то становился слишком близок к долгожданному выкупу своей свободы – его устраняли. Такими стали и мы, довольно успешные к тому времени наёмные убийцы, неуловимые и получившие одно на двоих прозвище – Ветер. Ищи-свищи, сегодня здесь, а завтра там, руками не поймать. Но несмотря на нашу подготовку, не всегда всё проходило относительно спокойно и удачно. Так на одном из заданий Кён лишился левого глаза, а когда через неделю мы его выходили, он лишь с улыбкой на все тревоги заявлял, что теперь ему нужна лишь повязка на глаз и нас, наконец-то, перестанут так легко путать. Кажется, его жизнерадостности не было предела, и она всегда шла в такой дикий и яркий контраст с моей серьезностью и настороженностью, что удивительно, как окружающие могли не замечать между нами разницы.
А в тот день, когда пришел наш черёд умирать, нам было всего по тринадцать.
Несмотря на то, чем нам приходилось заниматься, мы старались не ввязываться в открытые драки и столкновения, делая больший упор на ловкость, скорость и незаметность. А так же яды. Отравленные иглы и дротики становились главным оружием, но когда кто-то предупрежден о нападении, а в этом заказе настоящая охота идет на тебя – спастись не удастся, будь ты хоть трижды неуловим, словно воздух. И если вместе у нас ещё могли быть какие-то шансы, то порознь… Только потом стало очевидно, что это очень умело расставленная ловушка. Риск и высокая опасность могли даже не дать шанса на выживание при захвате и аресте. И когда Кёна не доставили так же в тюрьму, в сердце заскреблись первые сомнения…»

Холодно и сыро. Солома давно скаталась и кажется не менее жесткой, чем пол и стены вокруг. Но всяческие ощущения, даже зябкой прохлады, что сковала плечи и руки, остаётся где-то за гранью смутных предчувствий и предположений. За гранью страха, в котором мысли уносятся лишь к одной душе, словно раз за разом немо спрашивая, что же случилось? Что?..
И тогда-то становится очевидно, что нет ничего хуже, ничего отвратительнее этой своей беспомощности. Когда находишь силы и рвение куда-то идти – а на ногах лишь кандалы. Когда чувствуешь в себе ту силу, что способна свернуть горы, а руки скованы цепями и тебя насильно удерживают на одном месте, в четырех стенах. Взаперти и наедине с этой своей безнадежности и невозможностью повлиять на ход происходящего. Нет ничего хуже этой едкой ядовитой горечи осознания того, что ты – никто. И звать тебя никак. И не стоит твоя жизнь и гроша. И единственный, для кого, возможно. Ты хоть что-то значишь  – сейчас, возможно, уже не в этом мире, а тело лежит в какой-нибудь сточной канаве.
И злость… Остаётся только немая и слепая ярость на своё бессилие, на своё бездействие, на свои опущенные руки.
Никогда. Нельзя. Сдаваться. Разве не этому он учил младшего брата? И что же теперь? Смысл жизни оказался потерянным, где-то оброненным. Потому что страшно представить, что ты теперь один. Совсем один. И даже как-то радует отрешенная мысль о том – что это ненадолго. Суда и следствия не будет, только скорая и поспешная казнь либо уже на рассвете, либо через пару дней. Много ли нужно кому-то, чтобы просто поставить роспись под твоим смертным приговором? Не бывает ведь избавление таким уж скорым…
Вдали нарастал какой-то шум, смутный и, казалось бы, такой незначительный. Теперь уже не имеет значения.
- Лир.. – Тихий шепот, знакомый до судорожной боли где-то внутри. Но слишком реальный, настолько, что опустившая крылья надежда вновь воспрянула, заставив дрогнуть веки, которые греет золотистый теплый свет фонаря и уже через миг широко распахнуться, чтобы увидеть своё отражение, по ту сторону решетки. – Слава Богу ты жив, я так волновался..
Под удивленный и всё ещё не верящий взгляд старшего брата, Кён опустил фонарь на пол и завозился с подбором отмычки к замку.
- Кён… - Чувствуя, как имя еле-еле скользит по губам и тает, сорвавшись с них. Приходится сперва облизнуть губы с запекшейся в уголках кровью, и это становится словно последним, чего не хватает для окончательного осознания того, что это не воспалённая игра его воображения. – Д.. Дурак! Беги отсюда, спасайся! – Подскочив к решетке, Эль-старший с силой сжал прутья. – Зачем пришел? Хочешь, чтобы палачу достались две пары сапог, а?
- Без тебя не уйду, - категорично и серьезно, склонившись к замку и напряженно вслушиваясь, не ответит ли железный страж ответным щелчком, в котором так много свободы. – И тише… И так сложно.
Оставалось только замолкнуть и опустить взгляд, пока дверь с тихим скрипом не открылась и его с силой не выдернули прочь.
- Кён…
- Молчи, не ты ли учил никогда не сдаваться? Я не сдамся и не отдам им так просто моего брата. Я сумел договориться с капитаном одного корабля – нас уже ждет лодка на пристани, чтобы доставить на судно. Там нам готовы помочь и уже ждут, доставят нас на другой остров, и мы начнем новую Жизнь. Неужели, когда мечта об этом так близко, мы выберем тюрьму и смерть?
Стоило ли говорить, что он прав? Слова здесь были уже не нужны.
С каждым новым поспешным шагом по коридору шум становился отчетливее, шел Эль-старший на полшага позади, следуя за младшим братом. Пару раз он видел, как в смежных коридорах мелькали тенями чьи-то фигуры, но на расспросы не оставалось времени. А как только ночная прохлада коснулась лица, и взгляду открылось ясное звездное небо, зазвучала запоздавшая тревога.
- Быстрее!
Кажется, им ещё никогда не приносилось уносить ноги так быстро, да ещё так петлять между узких улочек, словно запутывая следы. Нечто подобное начинают вытворять дикие звери, когда чувствуют, что находятся под прицелом. Они не знают ни что такое ружье, ни что такое перекрестье двух линий и кроваво-красная точка между ними. Но они знают, что такое «Охотник», и это чувство, когда за тобой следят, дрожью вгоняется под кожу. И тогда они начинают выписывать безумные галсы. Это было сродни чему-то подобному – больше похожее на метания, но, несмотря на сумбурность своих действий, братья становились всё ближе к своей цели – пристани.
На волнах у одного из причалов уже качалась на волнах лодка. Запрыгнув в неё, они едва ли не упали от бессилия и того, в каком сумасшедшем ритме заходилось сердцебиение. На плечо привычно легла братская рука.
- Ну… вот...
- Задержать их! Не дайте им уйти! – Мириады огней выскользнули из города на пристань, разрывая ночную мглу, выхватывая фигуры, лица и матовые отсветы, что играли на стволах ружей. Наблюдая через братской плечо за царившей на покинутом берегу суетой, у Лира всё оборвалось внутри и сердце, пропустив удар, словно оборвалось в какую-то бездну, тёмную и беспросветную, когда на его глазах, словно ещё и время замедлилось, дозорные вскинули оружие, целясь.
В этот момент даже отчетливо не понимаешь, что именно произойдет, лишь одно беспросветное чувство беды застилает сознание, животное чувство опасности начинает ныть и скулить внутри. Противно тягуче и настойчиво.
И чувствуешь себя волком убегающим по бескрайнему полю. Волком, на которого смотрят сквозь прицел голодные солдатские глаза. Не уйти. Не убежать. Ствол ружья движется плавно, перекрестье прицела ловит затылок. Не скрыться. Любая секунда может оказаться последней. Любой прыжок – прыжком в смерть.
Выстрел! …прямо в голову… оглушительный взрыв сотрясает мир вокруг… Острая боль проткнула левое предплечье. А потом заныло в затылке старой пульсирующей болью. Но не твоей. Чужой. От осознания и ощущения того, как на тебя откидывается безвольно тело единственного родного человека, обмякает в твоих руках, которые цепляются за одежду, соскальзывают из-за крови и от этого лишь ещё сильнее сминают в пальцах ткань. Во рту появился кислый привкус. Лир знал его… Это привкус отчаянья.

«- Я хочу летать, - сказал ты однажды, незадолго до того, как мы отважились на самый  страшный шаг, страшный и опасный, рискованный, но словно заведомо зная, что успеха нам не видать.
И в тот миг я совсем не знал, что мне делать.

Нас всегда было двое и мы были - как гром и ясное небо.
Можно было смеяться и плакать одновременно, спорить, ступать, даже если и не поверил до конца, на тонкий канат - и, сделав так, как ты сказал, пройти его весь, не пошатнувшись.
     Ты всегда был моей верой, моей сумасшедшей мечтой о том, что я когда-нибудь стану таким, как ты. Научусь не пробовать на зуб - принимать на веру, не взвешивая, не думая даже, только секундочку, для вида, напоказ.
     Иногда, когда ты сидел совсем тихо, молча уткнувшись носом в согнутые коленки, на крыше нашего ветхого дома, когда тебе бывало очень грустно и почему-то совсем от этого легко, я садился рядом, так же тихо - всё-таки мы с тобой на одно лицо, и молчать умеем одной и той же песней, только ты выше и чище, может быть, и я когда-нибудь буду так - и смотрел, как ветер треплет тебе волосы на макушке. И тебе становилось от этого лучше. Ярче. Как будто кто-то руку на плечо положил. Ты хмыкал как-то нехорошо и азартно, крепко сжимая кулаки, и начинал хохотать, утирая одинокую слезу, ту самую, которая случайно не попала на мои щёки.
     Мне всегда было немножко завидно - от того, что тебе не страшно. Совсем никогда-никогда не бывает. Может быть, нас специально когда-то разделили вот так смешно - на меня и тебя, на гром и ясное небо. Зачем только - ума не приложу. Может быть, чтобы у меня была мечта. Или чтобы у тебя был якорь, пусть и неказистый, а то ведь того и гляди ветром унесёт, вон какой лёгкий.
     В детстве нам говорили одно и то же, одинаково учили и звали, но ты почему-то не боишься расстроить их всех, тех, которые хотели бы, чтобы ты был по-другому, чтобы отпустил волосы исходного цвета, выбросил любимые драные штаны и обувь, чтобы не прыгал до солнца, а степенно возвышался на свои полтора с хвостиком метра над полом. А мне вот страшно, знаешь. Страшно потерять корни и не суметь прорасти нигде больше. И страшно услышать то, что они скажут мне вслед. А они ведь у нас с тобой такие, непременно найдут, что сказать.
     И я хожу за тобой серебристой тенью от одуванчика, вырезанной июньским небом на тёплой земле. Ходил и в те дни, совершенно не зная, как мне быть, после того, как ты сказал, что хочешь летать.
Я же боюсь.
    Ты практически никогда меня не слушаешь, поэтому даже не подозреваешь, как мне страшно. Тебе ведь всегда двенадцать, а я неумолимо взрослею, хотя пока нас с тобой, пожалуй, ещё не отличить. Разве что по глазам - у тебя они всегда искрятся, а у меня - только когда я тебе верю. Я верю тебе, правда, стараюсь всегда верить и делать то, о чём ты так звонко и задорно твердишь мне каждую секунду. Но это...
    Летать.
Ты сказал, что хочешь летать.
    А когда тебя, уже на пороге, обшарпанном, покрашенном когда-то белым и красным пороге моего отчаяния спросили, зачем ты пришёл, ты ответил: «Я просто понял, что пора». Просто понял. Эти твои «просто понял» ничем не сдвинуть, уж я-то знаю, пробовал. Знаю, ты скажешь, что всё будет хорошо, что ты узнавал, проверял, что тебе обещали какие-то твои никому не известные боги, силы, ветры и ещё чёрти что, в которых я с твоей лёгкой руки, наверное, тоже верю. Только не всерьёз как-то, через раз.
     И в крылья твои верю. Только у меня-то их нет, ну почему ты меня не слышишь?
     Почему ты сейчас, всего через секунду, сделаешь шаг вниз - и полетишь? И почему я, не веря и не зная, что будет со мной, всё равно повторю этот твой шаг? Ты улыбаешься, ты всегда улыбаешься, не оборачиваясь на меня, кричащего в полушаге за тобой.
     И каждый раз, когда мы с тобой смотрим в зеркало по утрам, одинаково угрюмые и взлохмаченные, насильно открываем сонные глаза, потирая их кулаками, мне почему-то вспоминается тот миг, когда ты сказал, что хочешь летать. Наверное, именно тогда я вдруг понял, что гром среди ясного неба - это совсем не метафора. Это очень даже всамделишный человек, у которого есть крылья. Это мы с тобой вместе, неразделимые, глупые одной глупостью, счастливые одной исполненной мечтой.
     Когда-нибудь потом я снова начну кричать и плакать, а ты - говорить, что всё будет хорошо. А потом снова будет высоко и тепло, потому что гром среди ясного неба - это очень просто. Просто я и ты.
Только вот… Как мне быть, если сейчас ты улетишь без меня? Мне ведь страшно оставаться одному, и ты это прекрасно понимаешь, но отчего-то лишь улыбаешься. Всё так же привычно и тепло улыбаешься.
     Мне когда-то говорили, что ты - моя беда, а я не верил. Я всегда знал, что, если бы не ты, мой крылатый дурак, совсем не умеющий бояться, никогда мне не решиться взлететь. Никогда не вырваться из цепкого "надо", амбарным замком повешенного на шею. И, даже если мы с тобой сейчас разобьёмся, как тебе иногда хотелось, раз - и вдребезги, чтобы даже полкосточки не осталось, даже если это был наш с тобой последний шаг... Я тебя обниму, ладно? Так теплее. А то холодно тут всё-таки...»
** За вдохновение на этот отрывок гран мерси Зволинской А.

Умер. Умер…
Позади метнулся в воздух едва слышный возглас. Но это так едва различимо. Весь мир погас и потух, кажется, затихла даже аритмия где-то между ребрами, по левой стороне грудной клетки. Ничего не слышишь. Ничего не видишь. Твой брат умер. Единственный родной человек на свете, который тебя любил и ждал. Умер.

Из под ног уже исчезло зыбкая близость к воде, которая раскачивала лодку на волнах. Мальчишка очухался и вернулся к окружающей действительности только когда из его рук попытались забрать тело брата. Новая боль пронзила плечо и яростная, близкая к звериной, попытка не отпускать не увенчалась успехом. Руки безвольно опустились и в кулаке была зажата лишь чёрная повязка, которая закрывала постоянно до этого один глаз.
- Соберись и вытри сопли, - Эль поднял взгляд на подошедшего высокого и крепко сложенного мужчину, в волосы и бороду которого уже закралась седина. – Верь, что он погиб не зря, потому что это действительно так. Мы отдадим его морю – похороним, как моряка.

Мальчишка так и остался на корабле, сколько бы островов они не проплыли. Пристроившись юнгой, молчаливым зверьком не особо стремился к общению и лишь тщательно выполнять всё то, что было в его силах и постигал хитрые азы мореплавания. Тоска, завывавшая в душе, постепенно утихала, а время не лечило, но накладывало на старые раны марлевые повязки новых ощущений. И если быть аккуратным, то их не сдерет при первом же неосторожном движении, шаге или поступке. Желание где-нибудь обустроиться и попытаться начать новую, тихую и мирную, жизнь порой вспыхивало, но было недостаточным, чтобы действительно сделать столь важный шаг с палубы на какую-нибудь неизвестную и совершенно чужую землю. Такая перемена казалась чем-то страшным и едва возможным, чтобы на неё хватило духа решиться.  Ему тогда была страшна даже сама мысль о том, чтобы попытаться как-то начать всё с чистого листа: забыть о том, что было до этого, снять повязку, которую он стал носить вместо погибшего брата и попытаться снова стать кем-то иным, совершенно другим. Но пока его звало море, пока в шуме прибоя и шелесте волн находилось нечто, так похожее на давнюю и практически забытую песню, мысли о далёких землях терялись за горизонтом. Лир уже тогда не умел жить так, чтобы строить далеко идущие планы. 
Два с лишним года Эль плавал на торговом судне и успел обжиться с морем и привыкнуть к такой жизни, находя в ней для себя что-то приятное и даже какую-то отраду, но толи у него всё не слава богу, и когда кажется, что жизнь налаживается, обязательно должно что-то случиться, толи так просто сложилось, что именно этот корабль был захвачен пиратами. Многие моряки погибли при сопротивлении, остальных же взяли в плен. И тогда внутри заскреблось странное чувство, которое вызывало это звонкое слово – Раб. Это словно клеймо. Но у тебя остаётся два выбора: смириться или же вырывать его с корнями, которые прорастают в твоё тело, пока не стали отравлены разум и душа. И тогда-то мальчишка вспомнил девиз под которым они жили вместе с братом. И не важно, получится у него или же нет, но он решил не мириться больше со всеми обстоятельствами, что ему диктовала жизнь. И пусть выбор сейчас был и не велик, но он все же был: он так и останется рабом и покорится своей судьбе, может попытаться сбежать, но даже если это ему удастся, куда он денется в открытом море и насколько ему повезет, что он так и не умрет в лодке и… попытаться стать таким же пиратом. Последнее показалось наиболее приемлемым. Ведь к плаваниям он привык, как и к жизни на корабле. Да и бесхитростные мореходные навыки были едва ли не единственным, что осталось у него за душой. Либо это, либо снова наёмные убийства. И если переступать грань беззакония, то почему бы не начать с более близкой и относительно безопасной черты? А там, может быть, когда у него в руках окажется его долгожданная свобода, удастся обосноваться и где-нибудь на суше и начать таки эту самую «новую жизнь».
Следующие пять лет были не самыми простыми. Приходилось наступать на глотку своему характеру, нраву, принципам и гордости, чтобы добиться сперва внимания, а потом хоть какого-то уважения. С последним оказалось сложнее всего, но через какое-то время это даже стало… интересным, что ли. Ломая свою закрытость самому же переступать через черту нелюдимости, излишней настороженности.  И через какое-то время вылепилось то, что можно наблюдать и по сей день. Взбалмошность и безбашенность, любовь не только к авантюрам, но и риску, часто даже не оправданному. Словно ему всё равно, что можно схлопотать пулю в лоб – всё равно будет впереди «планеты всей» при любом штурме и абордаже. Тогда то и привязалось второе прозвище, как думает сам Лир – совершенно не оправданное. В нем ведь, на самом-то деле, нет ведь даже доброй доли той опасности, которую некоторые вселяют одним только своим небритым видом. А ещё он был… Слишком честным, что ли. И с явным и ярко выраженным понятием чести. И, возможно, не лишился нигде головы и не схлопотал пулю только благодаря тому, что отличился удачливостью, что ни говори, а дуракам везет. Правда вот на Гранд Лайн от них эта самая удача отвернулась, когда после не самого приятного, дружеского и теплого столкновения с дозорными спастись удалось меньшей части команды. Тогда они потеряли и капитана. Словно побитые псы – зализывали пару месяцев раны на одном из островов и чинили корабль, тогда же и сложилось как-то так, что Эля выбрали капитаном. Выбирать особо не приходилось: либо остаёшься на этом странном и нелюдимом острове, либо хватаешься за штурвал Санта-Терезы и уводишь этих нервных и одичавших личностей выпускать пыл, пар и агрессию. Только их амбиции к «разбогатеть» осуществлялись несколько... иначе, чем, вероятно, рассчитывала команда. Был, конечно, и грабеж, но в большей мере Морт занялся контрабандой, особенно после того, как под их контроль и внимание попали несколько наиболее злачных торговых путей. И какое-то довольно долгое время всё действительно было прекрасно. Даже более чем. Только вечно убегать от жаждущих  правосудия всё равно оказалось невозможным. Облава была спланирована до невозможности прекрасно, вероятно, план составлялся давно и кем-то из особо обиженных и ободранных на дорогие вещицы и антиквариат, или, что тоже вероятно, кому то из команды хорошо приплатили за голову рыжего наглеца. Одно хоть радует – месть была эта явно настолько сугубо личной, что дозору на смертную казнь пойманного пирата не выдали, оскорбленный до глубины монарх с какого-то островка решил, что подвергнуть своего обидчика мучениям собственноручно будет куда приятнее, чем даже получить за его жизнь награду. Вероятно, если бы он знал, к чему приведёт потом это мелочное желание, то непременно приказал бы убить Эля, но… У Судьбы на этот счет нашлось другое мнение. Тюрьма же оказалась местом совершено неприветливым, а те воспоминания из детства оказались даже какой-то сказкой, в сравнении с тем, что пришлось перенести и пережить теперь. Избиение, розги, пытки – и под завершение раскаленным железом словно пытались выжечь всё то, что может составлять человеческую суть.
Когда ты в заключении – время тянется на удивление медленно, в один короткий час может уместиться целая вечность и эта неравномерность начинает сводить с ума. И ты начинаешь заниматься чем угодно, только бы убить время и пережить ещё один день. Возможно, именно благодаря этому Эль и обнаружил в себе то самое, во что никогда не поверил бы,  не будь очевидцем - Волю. Способность показалась в тех условиях – едва ли не каким-то божественным даром, оставалось только ещё немного потерпеть свои мучения, которые длились уже практически три года, понять, что в действительно он может и насколько хорошо и.. бежать. Побег дался не только легко и безболезненно, нахальный пират так же прихватил не только свои запылившиеся не хитрые вещички, но и то, что составит начальный капитал в заново начатой свободной жизни. И… бежать, бежать как можно дальше и без разницы куда, только бы подальше от тюремных замков, решеток и цепей.

Все мы, несомненно, так или иначе, знакомы с историями о пиратах. В них жизнь их описывалась как бесконечные приключения со множеством опасностей, из которых они непременно выходили победителями, но в реальности же морские походы далеко не настолько романтичны, как их принято описывать. Пылающие закаты и рассветы, ежевечернее потягивание рома и посиделки с товарищами в таверне - невеликая награда за перенесенные лишения.
Жизнь морских волков тяжела, полна опасностей и лишений; у большинства пиратов нет постоянного пристанища на суше, и чаще всего они бороздят моря до тех пор, пока не находят свою смерть в очередном сражении. Тяжелые условия жизни и чрезмерно жесткая дисциплина... А уж то, как люди становятся пиратами… Чаще всего это бедняки, да бывшие тюремные заключенные, желающие заработать немного денег, чтобы начать новую жизнь на суше. Эта надежда осуществлялась далеко не всегда… Может Лир и хотел бы обосноваться где-то, крепко осесть и забыв про все то, что было, все же попробовать начать новую жизнь. Но как такое получится, когда любой случайный встречный может узнать в тебе того уголовника, за голову которого можно получить хорошую награду? Есть ярлыки, которых не сорвать. А ещё сама эта тяга в море… Она кажется куда сложнее и тяжелее, чем любые другие условия, это как тяжелое заболевание, в котором лучшим лекарством является лишь шелест волны и морской солёный ветер.

Как только свобода окончательно окрылила и погоня осталась где-то затерявшейся в море, Лир причалил на каком-то острове и ушел в разгул, разброд, шатания и, самое главное, откорм себя любимого. Так зависнув в одном злачном месте, стал свидетелем невероятного то ли везения, то ли мухлежа.. Черт его поймет, но один тип весь вечер обдирал постояльцев в различных азартных играх, не оставляя у них за душой ни гроша. И тут то пират, да ещё и с хмелем в голове, не очень здраво оценил свои возможности и, в частности, своё везение, решив, что поставит зазнавшегося на место. Да не тут то было… Протрезвел бы Лир окончательно раньше и очухался или же сбагрил в чужие загребущие руки всё своё неказистое и не честно нажитое добро – не известно, но нагрянувшие дозорные решили как-то иначе. Обе физиономии, которые весь вечер и ночь привлекали к себе внимание, были опознаны, как криминальные. И тут, как водится, одна и та же беда способна удивительно сплотить перед лицом общей опасности. На пару смывшись из-под носа у дозорных, Тоя и Эль угнали в порту старую рыбацкую лодчонку и удрали с острова. Сначала вместе от души порадовались, потом, осознав, что они находятся посреди моря без еды и Лог Поса, немного скисли, успели погрызться, поговорить по душам, поиграть в города и острова и пронумеровать фигову тучу пошлых и непошлых анекдотов, пока добрались до берега. Причалили они к острову Эквилибрио, и пришли к выводу, что расходиться им пока рановато, а надо дружить против мирового правительства, а в идеале - сколотить свою собственную пиратскую команду. Только вот прежде чем пускаться исполнять великие замыслы, нужно заслужено проесть честно стыренную Элем при побеге ставку.

Навыки:
Из самого обыкновенного: умеет читать, писать и даже считать, особенно хорошо последнее проявляется при пересчете золота.
Физические его преимущества не в открытой силе о наличие которой даже сам предпочитает всячески умалчивать, а в ловкости и скорости. Гад на редкость изворотливый и проворный, шустрый. Так же прекрасно плавает.
Аналитические… Тут всё сложно. Думать Эль, конечно, умеет, но очень не любит. Как где-то там выше говорилось – предпочитает действовать напролом и наобум, полагаясь на наитие.
Обладает интуицией и по простым человеческим меркам периодически бывает очень удачливым дураком. Правда после этого, обычно, так же крупно и не везёт.
Разбирается в картографии, прекрасно себя чувствует в море, но на суше способен заблудиться в трех соснах. Смыслит в кораблестроении, но в общих чертах: устранить какую-то поломку – вполне способен сообразить, построить же судно или восстановить с нуля – уже не его уровень.
Обладает универсальным навыком поиска неприятностей, называется : «шило в..» ну понятно где оно бывает.
Оружие: умеет управляться с саблей, но это явно не его, что говорится, профиль. Кинжалы и стилеты ему ближе, особенно как метательное оружие. Так же преуспел в стрельбе.
Сам по себе очень харизматичен, что тоже можно выявить даже отдельной особенностью и способностью.
Счастливый обладатель навыков защитной Воли.

Оружие | Воля:
Воля. Защитная - позволяет защищаться, покрывая своё тело невидимой бронёй, так же, если броня сильна, можно атаковать. Кроме того, данная Воля позволяет нанести физический урон фруктовикам, даже Логии. Так же, ей можно заряжать оружие, даже обычные стрелы, заряжённые Волей, могут пробить камень насквозь. Подробнее в техниках.

Оружие:
● Кольт. Строгий и лаконичный револьвер, с виды самый обыкновенный, но только приглядевшись поближе, можно увидеть незначительные различия в механизме оружия, за счет которого увеличивается дальность стрельбы. Само по себе – улучшение едва ли значительно, но порой для амплитуды и верного выстрела  такой вот «мелочи» будет более, чем хватать с лихвой.
Тело револьвера украшено гравировкой, а вид он имеет довольно грозный и вполне серьезный. Длинный ствол увеличивал прицельную дальность револьвера, а рукоять украшена знаком, вероятно фамильным и  фразой — Non timebo mala, что в переводе означает «Не убоюсь зла».
Image;
● Стилет. Тонкое острое лезвие, прочная сталь – всё, что есть в нем особенного. Ни гравировки, ни каких-либо украшений, ни излишеств. А скромные размеры позволяют прятаться столь опасный козырь едва ли не где угодно. Сейчас же он нашел себе временное пристанище в сапоге.
Image;
● Сабля. Не своя, не родная. Пока бежал и попутно присматривал себе оружие, счел эту самой подходящей, ибо ни знаков на ней отличительных, ни каких-либо вообще отличительных особенностей. Сабля и сабля. Ничего странного замечено не было, в прочем, с момента приобретения «обновки» Эль в дело её не пускал ещё, присматривается и примеривается, по ходу.
Image;

Техники:
Воля. Особых техник нет, названия ничего не давал, но для себя определил и натренировал за долгое время каникул строгого режима пару интересных аспектов, которые можно всячески занятно использовать:
● Защита себя – как само собой разумеющееся.
● Заряжать предметы: предпочитает пули в Кольте. Кого требуется: стилет или же саблю, для большей своей успешности.
● Защита предмета – так как небеса нам только снятся и полностью «заряжать» крупные предметы не представляется возможным, то нашел для себя хитрость и возможность частичной какой-то части от целого предмета. Правда для этого ещё лучше бы прекрасно себе представлять, что именно ты пытаешься зарядить, в том числе и по строению. Аналогичную защиту живых объектов, сиречь людей, только начал практиковать; и если с собой любимым тут всё интуитивно очень просто, то с кем-то другим оказалось сложнее, так что легче либо собой закрыть, либо действовать по принципу усиление защитных способностей вещей на человеке.

Фехтование: сносный и посредственный уровень. Техник не наблюдается, самые боянистые и неимоверно простые удары, которые могут представлять собой опасность  только за счет Воли.
Стрельба: а вот стреляет прекрасно. Дистанционный бой – в высшей мере его стезя и стихия.

Слабости и страхи:
● Алкоголь – чистой воды слабость. Порой начав пить едва может себя остановить и только надравшись до зеленых чертей, когда в руках не сможет удерживать кружку и осознание себя станет окончательно потерянным, прекратит «топить горе», как сам говорит. Что там за горе – никогда не поясняет, выдумывает, скорее всего. Ежели не прилипнет к выпивке - такой беды не будет. Тут всё в страшных крайностях.
● Лишение свободы – не нашел для себя пытки более худшей, чем эта.
● Потеря близких и дорогих людей – переживает крайне болезненно. Состояние будет сродни помутнению рассудку, очень вероятно, что опуститься до физической расправы над виновным и тому, что так презирает в своём обыденном состоянии: неоправданной жестокости.

Пробный пост:
Тему в студию   = )

Дополнительная информация

Связь с вами:

Посещаемость:
Каждый день, если не будет экстремальных ситуаций и перебоев с интернетом  = )

Опыт игры:
~3 года, что ли. Или около того... Нуб я, нуб)

Пароль:
Ага, ага, все верно (ц) Санджи

Отредактировано El Lear (02-11-2011 03:55:51)